Я сижу за круглым дубовым столом и смотрю сквозь белоснежные узорчатые занавески в окно. Наш дом стоит в начале самой крутой улицы дачного поселка. Отсюда и прекрасный вид со всех сторон: узенькие улочки-тропинки резко спускаются к небольшой безымянной речушке, спрятанной в зарослях ольхи и черемухи, за которой – небольшие поля, бывшие некогда отвоеванными у леса под огороды, а теперь заросшие бурьяном, из которого торчат почерневшие скелеты заборов. А дальше – бесконечный океан соснового леса с волнами-горами.

Вдруг всё становится серым – густой туман поднимается из земли и устремляется кверху. Не могу сориентироваться во времени… Серый сумрак покрыл всё вокруг, спеленал небо и солнце. А было ли солнце вообще? Не помню.

Пытаюсь найти часы или телефон – безуспешно. Серость заползла в дом, проглотив последние краски. Все вокруг замерло, будто время остановилось. Мне не страшно, наоборот, спокойно, потому что я знаю, что ты рядом, я чувствую тебя.

Неведомая сила тянет меня из дома, заставляет подняться, пройти через застекленную веранду и выйти на крыльцо. Серый туман медленно ползёт вверх, и я вижу тебя.

Ты собираешь клубнику, согнувшись над нашими бесконечными «ягодными плантациями», как мы их называли. Твои движения медленны и монотонны: ягода – корзина, ягода – корзина. Смотрю на тебя, а нежность разливается во мне, жжет в груди, и так спокойно-спокойно…

Зову тебя, но ты не отрываешься от своего занятия. Это не огорчает меня – мне достаточно смотреть на тебя, знать, что я не одна. В звенящей тишине я слышу, как бешено бьётся мое сердце, наполненное любовью.

Меня тянет к тебе. Я хочу поделиться с тобой своим теплом, ведь тебе, должно быть, холодно и зябко в этом окутывающем тумане. Хочу обнять тебя, взять твои руки, морщинистые, грубые, но такие родные, прижать их к губам и не отпускать никогда. Хочу увидеть себя в твоих бездонных голубых глазах. «Хочу! Хочу! Хочу!» – пульсирует в голове.

Собираюсь идти, но не могу: ноги застряли в грязи почти по колено. С трудом освобождаюсь из мерзкого плена и понимаю, что ты не одобришь мой внешний вид. И, как в детстве, я кричу:

− Я ноги мыть!

Ты молчишь, продолжая наполнять корзинку бесцветными ягодами, а я, с надеждой в сердце, что ты никуда не пропадешь, опрометью бегу по дорожке к бочке, стоящей на углу дома.

Я боюсь терять тебя из виду, поэтому торопливо смываю налипшую грязь, но вдруг я замечаю какое-то движение перед собой. Поднимаю глаза – все исчезло, будто растворилось в сером непроглядном тумане, остался лишь белесый забор, вдоль которого маячит бесформенная черно-серая тень. Вперед – назад, влево – вправо, вверх – вниз. Страх подкрадывается ко мне вместе с хаотично передвигающейся тенью.

Жутко и холодно. Надо торопиться, ведь ты ждёшь меня, но застывающая на моих глазах ледяная вода не смывает налипшую грязь.

Вдруг тень, до этого медленно слоняющаяся, резко взмывает вверх, преодолевает забор и оказывается в нескольких метрах от меня. Ничто не разделяет нас, и страх парализует меня.

Я стою и смотрю, как черно-серый безликий сгусток увеличивается в размерах и приобретает человеческие черты. Я вижу очертания безволосой головы, лица с пустыми глазницами, острым носом и огромным ртом, который беззвучно шепчет что-то, шевеля узкими губами…

…Я здесь, а ты там одна…

Надо бежать, но этот пустой взгляд приковал меня. Я разрываюсь.

Тень, становясь всё больше и, заполняя собой пространство, движется в мою сторону, и вот я уже могу разобрать ее шёпот. «Всё – ничто. Всё – ничто. Одна», – повторяет без конца тень.

Вот она передо мной. Страх забрался под кожу, ужас разлился по крови. «Всё – ничто. Одна, одна, одна» – звучит рефреном у меня в голове. Я одна?! Нет, неправда! Ты – там! Я знаю!

− Мама, мама! – вырывается крик из меня.

Но ты не откликаешься. Ты просто не слышишь!

− Мам! Мамочка! – ору я во все горло.

Ответа нет, и только тень шепчет свое заклинание.

− Мама-а-а! – кричу из последних сил и бегу по последней оставшейся дорожке к дому. Будь там! Жди меня. Прошу…

Угол дома. Крыльцо. Ничего. Место, где ты стояла, пусто, как и все вокруг. Тебя нет…

Я чувствую тень за спиной, слышу ее вкрадчивый шепот, сводящий меня с ума. Пространство рассыпается, как разбитый калейдоскоп, превращаясь в ничто. Страх уступает место нестерпимой боли, а собственный крик отчаяния оглушает меня. Я шагаю в пустоту.

Комната в отражении глянца потолка. Пустота – потолок, пустота – потолок. Потребовалось несколько минут, чтобы я смогла различить границы реальности и сна, прийти в себя. Этот ночной кошмар я вижу не первый раз и до сих пор не могу привыкнуть к тому, что это всего лишь сновидение, как и не могу свыкнуться с мыслью о том, что тебя нет рядом. А прошло уже больше пяти лет…

Общеизвестная истина – «время лечит» – обман. Проверила на себе. Время не лечит, оно лишь маскирует фальшивой уверенностью забытья разрастающиеся вглубь раны. Бутафорский, нафталиновый временной занавес, как в плохом провинциальном театре, умело прикрывает огрехи сценических просчётов, а, порой, и актерскую бездарность, подпитывая зрителей иллюзией роскоши «интерьера» и ожиданием чего-то ошеломительного. Иллюзия «театра жизни» хороша только для сознания. С душой ему не справиться: сквозь проеденные молью дыры и расползающиеся ветхие нити времени тонкими струйками, как в пытке, сочиться боль, проникая в сердце.

Я с завистью смотрю на тех счастливчиков, в чьих телефонных книжках есть заветный «контакт», кто после рабочего дня с огромным пакетом, доверху набитым продуктами, спешит в родительский дом, чтобы на уютной и тёплой кухне уплетать за обе щеки мамины пирожки, запивая сладким чаем, и жаловаться на вечные проблемы и занятость. Смотрю на взрослых людей, согретых материнским теплом, завидую и постоянно задаюсь одним и тем же вопросом – почему тебя не стало так рано в моей жизни?! Почему ты ушла именно тогда, когда больше всего была нужна мне? Почему ты не увидишь, как я добьюсь того успеха, о котором ты всегда мечтала для меня? Почему у моей дочурки не будет самой лучшей бабушки на свете, какой ты была для других внуков? Почему я не могу разделить с тобой счастливые моменты своей жизни? Почему не могу поплакать, прижавшись к твоему плечу, мам? И еще миллионы самых разных «почему» ломятся в мою голову, словно «туча» опаздывающих пассажиров в задержавшийся трамвай в час пик.

Возможно, это звучит наивно, по-детски, собственнически, но не для меня. Я не могу найти в себя ответы на терзающие меня вопросы, унять боль, засыпать пеплом небытия воспоминания! Я знаю, ты бы хотела, чтобы я не мучила себя горькой памятью. Помню, как однажды в затхлой больничной палате мы сидели, обнявшись и закутавшись в твою пуховую, мягкую серую шаль, на продавленной кровати в ожидании очередных бесполезных процедур, приносивших тебе лишь страдание, глядели на кружащиеся за грязным оконным стеклом резные снежинки, а ты вдруг сказала: «Никогда не плачь обо мне. Твои слезы ничего не исправят, не дадут мне уйти. Не терзай ни себя, ни меня». Тогда я вспылила. Сказала, чтобы ты не смела так говорить, убеждала тебя, а, скорее всего, себя, что нам помогут, что всё будет хорошо: отметим Новый год, а затем Рождество, 8 Марта, твой день рождения! Да всё, что угодно, лишь бы вместе и дома! Говорила и говорила, эмоции захлёстывали, а ты смотрела вдаль своим невозмутимым спокойным взглядом и молчала…

…Комок в горле. Я не научилась сдерживать слёзы. Я не ты. Прости!

P.S. Несколько раз пыталась удалить твой номер…

Шаль до сих пор хранит твоё тепло, запах мамы… 

 Калимуллина Екатерина – аспирант кафедры языкознания и литературоведения.